Стал "многостаночником"
- Каким был ваш первый музыкальный инструмент?
- Баян. Я впервые взял его в руки, когда учился в первом или втором классе. Приходил в кружок при ателье проката и играл там. А потом бросил. Мне не очень понравилось, что преподавательница во время занятий занималась шитьем на машинке. Но через какое-то время вернулся к музыке. У нас в частном доме жили квартиранты. Один из них играл на аккордеоне. Мы с ним музицировали на пару. Он посоветовал родителям отдать меня в музыкальную школу. Педагог сказал: "Что ты умеешь играть?" Я сыграл "Цыганочку", "Барыню", "Лявониху". И меня приняли. Потом поступил в музыкальное училище, а после этого – в Уфимский институт искусств, на заочное отделение. А параллельно работал в ансамбле песни и танца "Жигули", в школе искусств педагогом. Там же занимался с детским оркестром.
- Я знаю, что с этого и началось ваша сочинительство...
- Да. Я подбирал репертуар, но не всегда получалось найти то, что нужно. Пришлось сочинять самому. Первые уроки композиции получил у Эдвина Фрицлера, основателя Детской музыкальной школы № 1. Однажды я стал подбирать музыку для балета "Красная шапочка". Просмотрел несколько сочинений разных композиторов. Но все это показалось не то, что нужно. И я решил сочинить музыку сам. Потом этот балет показывали в тольяттинском Дворце культуры, а заключительную сцену - на одном из правительственных концертов. После этого были еще балет "Аленький цветочек", музыка к спектаклю "Любовь к трем апельсинам" по сказке Карло Гоцци для эстрадно-симфонического оркестра. Дирижировал я сам. Этому нас научили в институте. Приходилось делать аранжировки для разных составов оркестров. А еще я работал концертмейстером в танцевальной группе. И для этого освоил фортепиано. Позже стал играть еще и на балалайке. В общем, так получилось, что я стал "многостаночником".
- В вашей творческой биографии был ведь и знаменитый ансамбль народных инструментов…
- Я тогда работал в ДК "40 лет ВЛКСМ". Однажды директор сказал: "А давай создадим ансамбль народный инструментов. Такой, чтобы не было стыдно за него". Название придумали "ЭММА" – "эталон музыкальности, мастерства, артистизма". Музыканты понимали друг друга с полувзгляда. В 1999 году мы приняли участие в международном конкурсе в Германии и стали победителями. На премию заказали новые костюмы, инструменты, выпустили компакт-диск.
Образы из детства
- У вас ведь был большой перерыв в композиторской деятельности. Почему?
- 18 лет работал директором детской музыкальной школы и руководил ансамблем. До сочинительства просто руки не доходили. А уйдя из директоров, я вернулся к своим черновикам и занялся композицией. Писал и для классического симфонического оркестра, и для оркестра народных инструментов, сделал несколько джазовых программ.
Многие образы в моей музыке пришли из детства. Так получилось, что я не ходил в детский сад. Меня закрывали дома, и я целый день слушал пластинки с патефона – Утесова, Мордасову, Русланову, Зыкину, "Рио-Рита", песни Аркадия Островского, дуэт баянистов.
Мы жили на окраине города. Ближе к лету недалеко от нашего дома останавливался цыганский табор. Мы с мальчишками бегали среди шатров и с восхищением слушали песни и романсы под гитару, которые цыгане пели по вечерам у костра. Все это осталось в памяти.
- А как возникла идея написать симфонию "Жигули"?
- Я ведь родился здесь, на Волге. У бабушки с дедушкой дом в Ставрополе стоял прямо на волжском берегу. С детства я слышал множество рассказов о волгарях, о рыбаках. Мне всегда были интересны легенды и мифы Жигулей. Многие жигулевские места я обошел пешком. Помню, как мы с другом, когда мне было шестнадцать лет, поднялись впервые на Молодецкий курган, и какое это было необыкновенное впечатление. Так что ничего удивительного в том, что я пришел к этой симфонии, нет.
- Трудно шла работа?
- Я приходил в студию рано утром, запирался, чтобы ничто не отвлекало, и пытался вникнуть во все эти образы. Писал по интуиции. С утра не знал, как буду продолжать тему, а интуиция подсказывала, куда надо двигаться. Иногда у меня возникало ощущение, что за моей спиной кто-то стоит и напевает мне, надиктовывает эти мелодии.
Начинаешь писать, потом смотришь в окно - уже ночь наступила. День пролетел незаметно. Главным для меня было найти свою интонацию.
- Когда слушаешь эту музыку, - представляешь движущиеся картины, как в кино…
- Действительно, мне иногда говорят, что это «киношная» музыка. А я думаю: почему бы и нет? Ведь есть такая традиция в композиторском искусстве. Вспомним Мусоргского и других композиторов "Могучей кучки". Вспомним Равеля, который как будто рисовал музыку мазками. Или Сергея Прокофьева с его "Александром Невским"…
- Известно, что Петр Ильич Чайковский вплетал в свои симфонии мелодии русских народных песен. А вы?
- Нет, у меня нет ни одной цитаты. И все же хотелось бы, чтобы у слушателей возникло ощущение: музыка идет как будто из глубины веков, из глубины народной памяти. Конечно, я подпитывался многими источниками - народными песнями, былинами, сказаниями. Жаль только, что многие из них дошли до нас в каком-то осовремененном виде. Мне интересна жизнь самых разных народов, населявших и населяющих Самарскую Луку. Здесь ведь были люди непростые, вольные люди, которые бежали от властей и закрепились здесь, в Жигулях. Ведь кого тут только не было: мордва, чуваши, татары, башкиры, казаки... Переплетение этих культур - такое богатство!
Реквием по сыну
- Бывает, что музыка приходит во сне?
- Да. Когда долго над чем-то работаешь и засыпаешь с мыслью о музыке, во сне иногда приходят какие-то идеи. Утром вскакиваю, набрасываю на бумаге. А потом сажусь у компьютера. Он большой мой помощник. На нем можно прописать партии каждого инструмента. Потом прослушиваешь - что-то отбрасываешь, что-то оставляешь.
- После симфонии "Жигули", которая впервые прозвучала шесть лет назад, вы ведь написали еще три крупных музыкальных произведения в том же жанре. Расскажите об этом…
- Вторая симфония в какой-то мере – продолжении первой. Она написана в память о сыне Иване, который ушел из жизни в 2018 году. Он был талантливым музыкантом, играл на тубе. Выбрал сам этот инструмент в детстве. Он окончил Академический музыкальный колледж при Московской консерватории, поступил в Высшую школу музыки и театра в Мюнхен. Играл серьезную музыку – Баха, Бетховена. Специально для сына я написал одно из своих сочинений - серенаду для тубы и фортепиано. Когда он ушел, ему было всего 20 лет. Сердце не выдержало. Четвертая часть симфонии, траурный марш – это реквием по сыну. Когда я писал эту музыку, слезами обливался.
Сейчас пишу Пятую симфонию. Вторая ее часть будет называться "Аллея ангелов". В ней - боль родителей, которые потеряли своих детей на Донбассе.
- Среди ваших учеников есть ребята, которые хотят сочинять музыку?
- Сейчас нет, к сожалению. Вообще, я не знаю в Тольятти людей, которые сочиняют серьезные музыкальные произведения.
- Почему их нет, как вы думаете?
- В семидесятые, восьмидесятые годы прошлого века в городе была очень хорошая художественная самодеятельность. Были хоры, инструментальные группы, танцевальные коллективы. Та среда, из которой могли появиться композиторы. Поле для творчества. Сегодня этого нет. Предприятия были вынуждены "скидывать" со своего баланса Дома культуры. Сейчас все на коммерческой основе. Хорошие музыканты часто не могут здесь, в городе, найти применение своего таланту и уезжают в Москву или Петербург. Там больше возможностей.
