Когда можно смеяться
Тексты из афиши этой лаборатории известны по драматургическим фестивалям и постановкам, но еще не звучали в театре юного зрителя. Все режиссеры учились или учатся мастерству у Анатолия Праудина - это самартовцы Татьяна Наумова, Алексей Елхимов, Дмитрий Добряков и Александра Кохан из Магнитогорска.
В "Черном апельсине" (пьеса Даны Сидерос в постановке Добрякова) стулья расставлены хаотично и плотно. "Нормально нельзя было сесть, что ли?" - бормочет герой, когда ему приходится пробираться через зал. Плюс эскиза как театрального формата - не только в том, что зритель знакомится с новыми текстами, которые чаще всего не скоро дойдут до репертуара, но и вот в этом разрушении дихотомии "зал-сцена". Граница становится более проницаемой, актеры ближе, темы - актуальнее для целевой аудитории (на этой лаборатории это зрители 9-14 лет). И не только для них.
Актеры смотрят "через" зал - где-то за нами дом, из которого выпала старуха. Конечно, это не только реальный человек, хотя тема физической смерти и вообще пограничности в этом эскизе важна. Но и хармсовская старуха - образ из литературы абсурда. Об этом напоминает и фамилия писателя в диалогах героев, и придуманные режиссером "перебивки" между частями, когда он сам читает с экрана тексты Хармса.
В таком литературном контексте история о 12-летнем мальчике (Владислав Кричмарь), которому Дед (Алексей Меженный) предложил соучаствовать в отправке старика-инвалида на тот свет, становится не такой буквальной. Правда, актер играет своего мальчика Жеку не как ребенка, а как человека, перед которым стоит почти гамлетовский вопрос. От которого он, и в силу возраста тоже, еще не может жестко отказаться, чтобы не брать на себя чужую ответственность. И его метания и мучения выглядят очень даже реалистичными.
В финале эскиза происходит двойное отстранение. Драматург представляет нам легкое разрешение ситуации с выходом в сон. Но режиссер, в свою очередь, создает дистанцию от этого финала - предупреждает зрителей, что сейчас будет авторская концовка, но вы можете "переспать с этим" и сделать выбор самостоятельно. После чего актеры в белом пижамном читают оставшийся текст "с листа".
Этот эскиз вызвал самые бурные зрительские дебаты, выведя разговор на самые разные жизненные и художественные темы. Руководитель "Эскиз-театра" Михаил Бартенев не случайно называет обсуждения вторым актом на таких показах - они действительно бывают не менее интересными и дают возможность одним высказаться, а другим услышать: педагогам - учеников, родителям - детей, актерам - зрителей.
На эскизах "фокус-группа" (на этот раз из школьников среднего звена) неизменно удивляется, что такой театр без занавеса и сцены вообще бывает и что это тоже театр. Кто-то из пятиклассников на этой лаборатории сказал, что до этого смотрел в театре что-то детское, а вот здесь действительно интересное показали. Ребята демонстрируют и эстетические взгляды, в которых воспитаны. Например, на "Черном апельсине" кто-то возмутился, что в зале звучал смех, хотя текст действительно написан и поставлен остроумно. И здесь тоже важно вовремя проговорить, что смех относился не к ситуации как таковой, а к другим моментам. Чтобы зритель не рос в убежденности, что смеяться можно только на комедиях. В общем, прав Бартенев в том, что такая работа театра юного зрителя с целевой аудиторией важна не меньше, чем постановка спектаклей.
Мешает ли мама папе?
О чем еще пишет и ставит современный театр? О подростковом одиночестве и проблеме изгоев, о неполных семьях и сложных отношениях между родителями - о всем том, что традиционно принято считать "недетскими" вопросами, но именно они волнуют подростков и предподростков.
"Черный апельсин" - не единственная пьеса, в которой ребенок так близко подходит к теме смерти. В эскизе Алексея Елхимова по пьесе Керен Климовски "Мой папа - Питер Пэн" уже выросший герой (Руслан Васильев) переживает за то, что, возможно, стал причиной "исчезновения" своего папы. Для того, чтобы разделить взрослого и маленького героя, режиссер использовал куклу - она играет за мальчика в детстве. Эта двойная оптика вообще свойственна пьесе и эскизу. С одной стороны, мы видим мир глазами маленького рассказчика, для которого папа пытается создать чудо из банального и бытового. С другой - никуда не деться от взрослой оптики, через которую этот папа - пьющий, мало зарабатывающий актер и доставляет много проб-лем жене (Анна Денисова), которая вывозит на себе семью. Интересно, что зрители школьного возраста на спектакле подключились к мальчику и говорили, что мама тут вообще мешает отношениям папы с сыном. Так что было даже немного обидно за женскую фигуру в этом (не таком уж редком для нашей страны, что уж там) раскладе сил. И в конце концов, именно мама в этом сюжете делает тот решающий шаг, который поможет сыну на всю жизнь сохранить образ отца как Питера Пэна. Но тем и хороши обсуждения, что на них можно увидеть, как спектакль "читается" зрителями.
В эскизе "Я - кулак. Я А-н-н-а" Татьяны Наумовой по пьесе Марты Райцес глухота подростка становится не только физическим качеством, но и метафорой. Анну возмущает не столько невозможность что-то сказать, сколько обращение с ней как с неполноценной - с человеком, у которого нет голоса: "Мама считает, что я устроена только на прием информации". Образ Анны здесь делят две существующие синхронно актрисы (отличная работа Анастасии Вельмискиной и Ксении Макаровой). Одинокому, лишенному нормальной коммуникации с миром ребенку приходится общаться либо с собой, либо с рыбкой по кличке Лондон - единственным живым существом, в котором подросток еще не успел разочароваться.
Остальные персонажи предстают с надетыми на голову пакетами - это они на самом деле слепы, глухи и непроницаемы. "Мне не больно быть глухой, это не надо лечить", - говорит героиня. В пластических сценах (хореограф Павел Самохвалов) из-за кулис "выплывают" актрисы с приставленными к вискам круглыми светильниками, напоминающими рыбьи глаза. Кажется, весь мир для девочки - такие немые рыбы. Правда, за пластической частью немного теряется внятность сюжета - там, где Анна после предательства подруги едет к морю, чтобы выпустить из аквариума рыбку. Но образ ершистого и одновременно хрупкого подростка в этом эскизе важнее деталей фабулы.
Александра Кохан в эскизе по пьесе Екатерины Тимофеевой "Полина ищет Па" использует образы из компьютерной игры, чтобы показать роуд-муви 13-летней героини. Анастасия Оболдина в роли Полины, пожалуй, единственный персонаж, который не выглядит чуть-чуть (или сильно) условным. Как и артисты в других работах лаборатории, актриса не пытается играть ребенка - скорее просто человека, который решает свои проблемы. Правда, дополнительно осложненные несерьезным отношением к ней окружающих.
Как и не слышащая Анна, Полина сталкивается с дискриминацией, но не из-за физических данных, а из-за семейного статуса. У нее неполная семья, а значит, героиня не может получить приз за выигранную эстафету - съемку в рекламе. В пьесе есть довольно выраженный сказочный компонент и хеппи-энд, в котором, конечно, все смирились с тем, что эта семья полноценна и без папы, а Полину стали любить и ценить еще больше, чтобы она никогда больше так не пугала маму и бабушку.
Идилличность этого и некоторых других финалов из представленных на лаборатории пьес заставляет задуматься, какая вообще модель спектакля для подростка распространена в нашем театре (очевидно, что драматурги пишут с учетом этих реалий). И как отличается образ сегодняшнего подростка от того, что существует в среднем по театрам. Точно ли эти реальные дети ждут хеппи-энда? Или он больше нужен взрослым, которые сочиняют для них? Кажется, практику обсуждений с целевой аудиторией неплохо бы сделать более массовой.
