Дух купеческого быта
- Дом строителя возвели на месте углового подворья в квартале № 60. На Арцыбушевскую выходил двухэтажный кирпичный дом купца Николая Дунаева, построенный по проекту Александра Щербачева в так называемом "русском стиле". Со стороны улицы Льва Толстого подворье фланкировалось серым двухэтажным зданием с картушем и объемными приставленными колоннами. Этот дом называли "Капитанским" из-за якоря на картуше или, возможно, по той причине, что он своим узким двухэтажным фасадом напоминал корму старинного парусника, богато украшенную резьбой. Угловой двухэтажный дом был полностью деревянным, со скошенным углом. Пространство квадратного двора, образованного тремя этими объектами, окружали открытые галереи с навесами на деревянных опорах и с наружными лестницами.
Я был знаком с этим уникальным пространством с 1975 года, когда вместе со студентами на летней практике впервые попал в этот двор. Впечатление было очень сильным: маленькая частная площадь, окруженная террасами и галереями, напоминала средневековый театр. При этом лестницы ассоциировались с авангардной сценографией эпохи Мейерхольда и Весниных. Из всего из этого в придачу все еще исходил дух купеческого быта. Форма, материал, масштаб, архетипы, память - все здесь сливалось в единый и чрезвычайно впечатляющий образ. Поэтому позже, уже через несколько лет, когда возникла необходимость в разработке концепции и возведении Дома строителя на остатках усадьбы Дунаева, первое, что пришло в голову, - это восстановление пространства этого двора.
Проекту предшествовали события, связанные со сносом исторической застройки квартала. Угловое деревянное здание сгорело ранее. Несмотря на сопротивление сторонников сохранения исторической среды, половину квартала вдоль улицы Льва Толстого снесли под предполагаемое строительство "Тимуровца" Мы разрабатывали макеты, пытаясь на наглядном материале объяснить, что новый театр можно вписать по красной линии, минимизируя разрушения. Но нас не послушали.
Потом наступила очередь "Капитанского дома". Его разобрали ночью, с субботы на воскресенье. Никто даже не успел опомниться. Затем "оптимизаторы" активно принялись за дом купца Дунаева, но он каким-то чудесным образом устоял, несмотря на то что стены пробовали ломать отбойными молотками. Возникла какая-то заминка, раздались критические голоса защитников, и снос дома был остановлен. В результате, пусть и с большим опозданием, все же было принято решение сохранить и реконструировать ценный исторический артефакт.
Моим друзьям, архитекторам Альфреду и Наташе Хахалиным, предложили организовать работу над новым проектом. И в силу именно этого счастливого обстоятельства я получил предложение поработать над концепцией реконструкции усадьбы. К тому моменту у здания появилась условная функция клуба строительных организаций.
Основная работа над проектом была возложена на меня, Альфреда Хахалина, и Александра Логинова. Первый же мой эскиз в виде поискового макета был успешно согласован главным архитектором города. Дальнейшие отношения внутри нашей авторской группы складывались следующим образом: я выступил в роли автора архитектурного решения, предложив основные его компоненты. Рабочее проектирование осуществлялось в мастерской Хахалина. Само строительство также происходило под контролем Логинова и Хахалина.
Постмодернистские игры
- Несмотря на то что предполагалось строительство одного здания, для меня было очевидным, что в проекте необходимо сохранить следы всех объектов, еще недавно существовавших на этой площадке. Транслировать эти напоминания в новую форму, связанную с частично сохранившимся домом. Таким образом, суть архитектурного замысла заключалась в поиске современной модели общественного объекта. С одной стороны, транслирующего язык и коды исторической среды и снесенного подворья, а с другой - порождающего новые впечатления, язык и функциональное назначение.
Это было начало 1980-х - время, когда на Западе пользовались авторитетом ретроспективные стратегии и инициативы братьев Крие (Леон и Роб Крие - архитекторы и педагоги, теоретики архитектуры. - Прим. ред.) и пафосная метафизика Альдо Росси. Это была эпоха возврата к историческим языкам и форме исторического города. И меня, как и многих, затянули постмодернистские игры, теоретическое обоснование, которые блестяще предоставили Вентури и Дженкс. Вот такой странный был кульбит: я начинал свою творческую карьеру как модернист, а потом, до конца 80-х, активно занимался применением сюжетов на тему языка исторической среды.
Стилистические направления в архитектуре того времени существенно обуславливались нисходящими трендами постмодернистского "исторического" языка (Леон и Роб Крие, Бофилл, Стирлинг, Росси, Вентури). А с другой - отчаянным сопротивлением историзму и возрастающим влиянием со стороны неомодернистов, разыгрывающих карту "пространственного языка", наследников Миса, Аалто и Райта - это Питер Кук, Мейер, Херцог и де Мерон, Сиза, Андо, Бота, Эйзенман. В результате задуманный объект помимо собственного "дворового генотипа" вынужденно интерпретировал происходящий плодотворный конфликт двух концептов современной работы с архитектурной формой: ретро-язык поверхностей, силуэтов и аскетичные замыслы пространства, исповедующего фактуры, интервалы и свет.
Криволинейная граница
- Типологический прототип нового здания был неизвестен. Нам никто не мог объяснить, что такое клуб, возникший из планировки и структуры самарского двора. Набор помещений был задан очень приблизительно, не было техзадания в современном понимании этого типа документов. Соответственно, кроме дома, построенного Щербачевым и уже ободранного со всех сторон, никаких явно "функциональных" емкостей в этом объекте, занимающем довольно большую площадь, не предполагалось.
С левой стороны дома Дунаева необходимо было установить эвакуационную лестницу. Стало понятно, что стена должна отступать от существующего дома, чтобы эти две формы сохраняли самостоятельность, не слипались. Тогда и возникла тема волны - криволинейной границы, линии, проведенной вручную. Так бывает, что-то, сделанное быстро, проживает самую долгую жизнь. Это было абсолютно стремительное, интуитивное проведение линии.
Волнистая стена (так называемая "Стена Малахова". - Прим. ред.) в концепции Дома строителя играла роль особого культурного проекта. На тот момент она была единственной артистично исполненной волнистой стеной в России. Чистая кирпичная кладка без декоративных элементов - мне кажется, это влияние Алвара Аалто, в частности его "Финского павильона" на выставке 1939 года в Нью-Йорке и культурного центра в Хельсинки 1958-го.
Со стороны волнистой стены я предлагал построить аудиторию в чистом кирпичном модернистском цилиндре, соединив ее с основным зданием с помощью прозрачного надземного перехода. На мой взгляд, это было бы круто. Возникал бы стирлинговский эффект контраста. Но теперь на этом месте слева от стены, на расстоянии нескольких метров, выстроена театральная гостиница, чье положение предопределило угол наблюдения за "волной" - теперь только под острым углом. Впрочем, именно особая форма брандмауэра позволила не сомкнуться двум вошедшим в соседство сооружениям.
В то время у нас не было качественного клинкерного кирпича, темного, не рыжего. А на строительстве Ленинского мемориала кладка велась из хорошего прибалтийского кирпича. И пришлось, если можно так сказать, "позаимствовать" немного стройматериала, которого хватило только на волнистую стену и часть восстанавливаемого торца. Взял на себя эту инициативу директор 11-го треста Симонов.
Метафоризация пространства
- Следующим важным движением было обращение к другой границе, разделяющей зоны влияния Дома строителей и театра. Действие предполагало воссоздание "Капитанского дома" как минимум в виде двух наружных стен: фасадной со стороны улицы Льва Толстого и брандмауэрной со стороны расчищенной от исторической застройки площадки будущего театра. И хотя я не очень поддерживаю идею репликации исчезнувшего памятника истории, в данном случае проблема, возникшая в связи с варварским сносом "Капитанского дома", буквально взывала к тому, чтобы архитекторы восстановили фасад.
Каждый жест в этом проекте был направлен на метафоризацию всего, что здесь происходило. Хотелось найти какие-то коды, которые ссылались на исторические прецеденты.
Этот объект как культурный концепт в целом можно отнести к постмодернизму, но большинство приемов и философских посылов взяты из модернистской идеологии архитектурной формы. Контраст старого с новым, интервал как узел взаимодействия соседних элементов, художественно осмысленное пропорционирование простых поверхностей (расчленение стены, выходящей на "СамАрт"), контраст стекла и кладки, артикуляция и отступ самостоятельных элементов формы, разыгрывание пустого пространства - это все модернистские аллюзии или приемы.
Дом перестал принадлежать строителям. Теперь в нем располагается ЗАГС. Угловой сквер, укрывшийся за аркадой, оживить не получилось. Если бы в бывшем теперь Доме строителя открыли ресторан или хотя бы кафе, было бы, на мой взгляд, куда больше пользы, чем от ЗАГСа. Остаются вопросы к улице Льва Толстого, чудесной в смысле пешеходной привлекательности, но почему-то остающейся вне сферы интересов рестораторов и специалистов по пешеходным маршрутам.
Когда рабочее проектирование было в самом разгаре, мы, три друга, слегка поссорились, а строители уже вовсю приступили к работам. Я даже на стройку не ходил. Хотя волнистая стена была сделана по проекту. Мой ручной росчерк волны был сохранен и переведен в рабочий проект со стопроцентной достоверностью. Для меня это было чрезвычайно важно. В сохранении этой линии и удивительной целостной фактуры кладки - огромная заслуга Альфреда. Он проследил, чтобы бетонные блоки основания стены разместили точно в соответствии с чертежами, и проконтролировал лично, чтобы каменщики не ошиблись. Спасибо ему огромное!
