Утро морозное, праздничное. Ильинка еще затемно укрепила лавченки, столы, навесы, а чуть брызнул свет — загоготала на сотни голосов и началась конкуренция купли и продажи.
Со всех улиц идут покупатели. Мелькают темно-зеленые шнуры и красные клинья на шапках милиционеров. У церковной ограды топчутся барахольщики.
Вот низенькая фигура с сизым носом на руке таскает рубашки: "Берите, гражданин, износу не будет, почти задарма отдаю…". Покупатель пробует товар руками и рубашка трещит по шву. А рядом — обувь. Торговец с маленьким обкусанным носиком, но с хитрыми глазами лезет в душу тенорком к подошедшему крестьянину: "Соковая подошва, на совесть! В Губсоюзе такой не найдешь! Бери, не пожалеешь!".
А с краю торговцы уже магарыч распивают, ногтем на бутылке прижав норму. Яростно гудит гармонь, мальчишка надрывается частушкой:
"Ты не тронь меня, папаша,
Я ведь не бумажная,
Отмени свои замашки:
Явно буржуазные…".
Любопытные рты расширили, слушают и в шапку, которая лежит жалобно растопырившись на земле, падают медяки.
Рядом, на мерзлой земле широкие поля букинистов. Вдруг свисток: поймали карманника. его сгрудили, побили. Подоспевший милиционер увел воришку в отделение.
Гудит рынок. До вечера гудит, а потом расползается по свистку, и площадь лежит мертвым пятном до следующего воскресенья…
Г. Александрович.