Как премьера спектакля по Гоголю в Самарском театре драмы стала главным событием сезона

Я/мы "семерка"

Кажется, со времен "Гамлета" Анатолия Праудина (а прошло уже 10 лет) в городе не случалось такого театрального события, расколовшего зрителей на поклонников и противников.

И вроде бы радоваться, что наконец-то вновь случилось, тем более в театре драмы, где до недавнего времени скорее ориентировались на вкус консервативной части публики, чем стремились к разнообразию художественного языка. Но все-таки 10 лет из песни не выкинешь. Вряд ли только для меня стало потрясением, что самарский зритель настолько не готов к РАЗНОМУ театру. Куда мы шли эти 10 лет? И куда пришли?

Если показать этот спектакль человеку, более-менее погруженному в российский театральный контекст, тот вряд ли поймет, в чем подвох и что могло вызвать такую ярость части публики. Хотя на моем (последнем в блоке) показе овации были как после концерта рок-звезды. Не помню такого в Самаре, кроме разве что гастролей "Сына" Юрия Бутусова.

А вся крамола заключается в том, что в спектакле Ивана Комарова сцены, поставленные в ключе психологического театра, сочетаются с театром игровым, с масками, заимствованными из кино, стилизацией под Тима Бертона или Квентина Тарантино, под хорроры и боевики, с метатеатральным хулиганством и масскультными аллюзиями.

Выходит драйвово (заметно, какое удовольствие получают от игры сами участники) и совсем не бессмысленно. Несмотря на легкую форму, спектакль всерьез размышляет о тексте Гоголя и находит аналогии в современности. "Пирамиды, МММ, марафоны, тренинги личностного роста", - делится в эпилоге нереализованными идеями уже заключенный в кандалы Чичиков, и классно было бы услышать это современным школьникам (если их пустят в зал), для которых авантюрность гоголевской истории с мертвыми душами понятна не больше, чем какой-нибудь сюжет про ваучеры.

Кстати, про ваучеры. В спектакле немало советских реалий и примет 1990-х. Мелькают Кашпировский и бандиты, а птица-тройка превращается в "Русь-семерку" - половинку машины "Лада", украшенную ковром, бахромой и всем необходимым "по красоте". Образ трансформирован и обыгран уморительно смешно (чего стоит один диалог Чичикова и губернаторской дочки о том, как отличить "пятерку" от "семерки"). При этом, как и во всем остальном в этом спектакле, в образе "семерки" не только стеб, но и лирическое, и сочувственное, и вообще я/мы эта "семерка", что уж там.

Но режиссера не интересует всерьез какая-то конкретная историческая эпоха, он не из тех, кто методично переносит действие оригинала в другую среду. Как и возникающие иногда в диалогах самарские реалии ("в халяльной были уже?", "а поехали в понедельник за Волгу") не означают, что инфернальный мир на сцене представляет конкретный город. Комаров увлечен скорее самой театральной тканью, игрой и актуализацией, чтобы зритель мог почувствовать: да, Гоголь - до сих пор про нас.

Гоголь - гений

К писателю режиссер относится с большим уважением. И не только потому, что тот постоянно присутствует на сцене (в прекрасном исполнении загримированного до портретного сходства Сергея Видрашку). Этот Гоголь - одновременно автор-хулиган (иногда даже сам устраивает из подручных средств "мистические" спецэффекты), немножко режиссер, отпускающий замечания в адрес актеров, и еще иногда - ворон с нацепленным на нос клювом.

К финалу даже начинает казаться, что режиссер чересчур уважает автора, так подробно решает показать заключительные перипетии первого тома, со всеми заседаниями, балами и похоронами. Но и во всем спектакле много того Гоголя, которого не все опознают, потому что со школы часто помнят только что-то про вереницу помещиков и "птицу-тройку". Текст спектакля пронизан лирическими отступлениями и авторскими комментариями из поэмы.

Еще один особый персонаж этих "Мертвых душ" - Шинель в исполнении Юлии Орловой, выступающая с серьезными литературоведческими высказываниями. И хотя выглядит и звучит она пародией на ученого, с этим образом режиссер так или иначе доводит до публики действительно важные факты, которые тоже не все запомнили из школьной программы. Например, что образцом для "Мертвых душ" служила "Божественная комедия" Данте.

Что есть традиция

Премьера вышла с подзаголовком "русская готическая сказка". Наверное, если одним словом описать атмосферу спектакля, то это будет именно "инфернальность". Она "включается" каждый раз, когда Чичиков заговаривает о душах, проглядывает так или иначе в большинстве персонажей и сцен, например в Панночке/Коробочке, семействе Маниловых, напоминающем семейку Аддамс, в гриме и пластических интермедиях (хореограф Анна Закусова), в декорациях (Ольга Кузнецова), световой партитуре (Максим Бирюков) и музыке Яна Кузьмичева.

Забавно, что за мистического Гоголя тоже прилетели претензии от части зрителей, хотя уж в этом вроде бы никогда не было сомнений, а на сцене как автора хорроров писателя представил еще Всеволод Мейерхольд в своем знаменитом "Ревизоре". Станиславский, говорят, сказал после премьеры, что тот "из Гоголя сделал Гофмана".

Здесь заметим к слову, что когда заходит речь о "традиции" или "классическом театре" (максимально аморфные определения, означающие примерно "вот так, как мы привыкли в детстве"), часто забывают, что традиция в отечественной культуре - не только Станиславский с его психологическим театром (за следование которому порой выдается набор штампов, а не честная работа с актерами и текстом).

Мейерхольд, Вахтангов, Немирович-Данченко, Таиров работали каждый в своем театральном стиле, почти наверняка получившем бы тонны возмущенных комментариев (или пожелание работать где-нибудь в подвале), поставь они что-нибудь в сегодняшней Самаре. А ведь без них не было бы Юрия Любимова, Анатолия Васильева, Камы Гинкаса и многих, многих режиссеров следующих поколений. А самарская легенда Петр Монастырский, например, учился режиссуре у Бориса Захавы, который, в свою очередь, неразрывно связан с театром Вахтангова.

И можно сколько угодно сопротивляться тому, что гоголевский текст в драмовской премьере вскрывается отсылками к современному культурному контексту, но лучше вспомнить, например, что даже костюм, соответствующий эпохе произведения, в момент своего появления на сцене был вполне себе революционным нововведением. Все, что мы считаем "нормальным" театром, "классикой" или конвенцией, если называть точнее - когда-то таким не было.

Что наша жизнь?

В спектакле Комарова много смеха самой разной природы. Есть и метатеатральное хулиганство, когда театр рефлексирует сам над собой. Например, целая сцена кастинга, иронизирующая над тем, как "зашоренный" актер принимает новый для него театральный язык, сделанная, кстати, тоже на гоголевском тексте ("Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа"). Есть и постмодернистское дуракаваляние, не только остроумное, но и подчиненное вполне внятной логике. Почему, например, Ноздрев в этом спектакле - Джокер (яркая работа Алексея Егоршина)? Да потому что он у Гоголя и есть смешной персонаж, сеющий хаос, который вдруг оборачивается главным злодеем - ведь именно он публично разоблачает Чичикова.

Отдельно нужно отметить, что в этой премьере вообще нет ни одной проходной или неважной актерской работы. Этот спектакль стоило поставить уже ради того, чтобы мы увидели знакомых артистов такими.

Не помню раньше у Петра Жуйкова, играющего Чичикова, ни одной роли, в которой он мог бы продемонстрировать настолько широкий диапазон актерских возможностей. Чичиков здесь вообще самый сложный персонаж, наименее масочный, временами просто человек без свойств, мимикрирующий под помещиков. При этом именно он вызывает зрительскую эмпатию, с ним в спектакле связана лирическая нота и размышления над "судьбами Родины". Он появляется на сцене, почти дрожа от скромности и уничижения, прижимая к груди портфель. И предстает то меланхолическим романтическим героем, то жестким деловым человеком, то жалким или комически влюбленным. "Я не ограбил вдову", - проникновенно говорит Чичиков, взывая к состраданию, так что мы действительно верим ему. Что он, правда, сделал? Просто честно играл свою роль.

Но хорош не только Чичиков, хороши без исключения все. Показательно, как пространство настоящей театральной игры и лицедейства по-новому раскрывает актеров. Грим, парики, толщинки, переодевания, быстрая смена образов помогают всем продемонстрировать себя в новом качестве. Денис Евневич предстает прекрасным комическим артистом в ролях криминального авторитета Собакевича и нелепого губернатора. Невероятно живая Панночка/Коробочка Марины Жуковой, комически-хорроровые героини Надежды Поповой, вереница персонажей Юлии Орловой, заводной Джокер Алексея Егоршина, гротескный Селифан Аркадия Ахметова, похожий на таракана Плюшкин и фарсовый зять Мижуев Артура Ягубова, хулиганистый Гоголь Сергея Видрашку, довольный жизнью Манилов Иршата Байбикова, героини Юлии Гореловой - все запоминаются, все одинаково важны в общем ансамбле, все захвачены стихией игры так, что невозможно к этому не "подключаться".

И хочется пожелать спектаклю долгой жизни и не потерять вот этого драйва и темпа. А все остальное, есть надежда, приложится.